Колин УИЛСОН
    МИР ПАУКОВ I

    ПУСТЫНЯ

   Холодный утренний ветер легко коснулся плоского камня, закрывающего  вход
в пещеру, и Найл приник ухом к щели, напряженно вслушиваясь.
   Всякий раз в такие мгновения ему казалось, что перед  глазами  вспыхивает
крохотный солнечный зайчик, а все вокруг внезапно замолкает  и  каждый  звук
становится особенно четким. Вот сейчас, к  примеру,  он  ясно  слышал  тихий
шелест крупного насекомого, спешащего по  песку.  Проворство  едва  ощутимых
движений подсказывало, что это фаланга, а может, и паук-верблюд.
   Вот насекомое мелькнуло в поле зрения. Точно,  паук;  мохнатое  туловище,
похожее на бочку, в непомерно больших челюстях - ящерица.  Миг,  и  его  уже
нет; опять тишина, только ветер монотонно шумит в колючках кактуса-юфорбии.
   Впрочем, благодаря насекомому Найл узнал, что хотел:  поблизости  нет  ни
скорпиона, ни жука-скакуна. Паук-верблюд ненасытен, он будет жрать, пока  не
раздуется так,  что  не  сможет  пошевелиться.  А  этот  шустрый,  явно  еще
голодный. Окажись  неподалеку  хоть  какая-нибудь  добыча,  паук  бросил  бы
недоеденную ящерицу и кинулся на очередную жертву.
   Осторожно, стараясь не делать лишних движений, Найл смахнул песок и ловко
выбрался наружу.
   Солнце едва поднялось над горизонтом, ночной холод еще не  развеялся,  но
ждать больше было невмоготу.
   Метрах в пятидесяти, возле кактусов,  росло  вожделенное  растение  уару,
зеленая плоть которого, толстая и податливая,  как  мочка  уха,  накапливала
росу и удерживала ее.
   Вот уж полчаса Найл, жадно облизывая пересохшие губы, мечтал о  том,  как
ледяная влага остудит горевшее от жгучей жажды горло.
   Вода  у  них  в  жилище  имелась  -  та,   что   таскали   из-под   земли
муравьитрудяги, - но рыжая, с противным привкусом железа.
   Холодная роса уару по сравнению с ней - это просто нектар.
   Опустившись у  чаши  растения  -  двух  сведенных  воедино  листов  -  на
четвереньки, Найл ткнулся в нее лицом  и  сделал  первый  глоток  -  долгий,
медленный, сладостный. От удовольствия его мышцы задрожали и расслабились.
   Ледяная вода для жителя пустыни - едва ли не величайшее  из  наслаждений.
Как ему хотелось выпить все до последней капли, но  он  знал:  этого  делать
нельзя.
   Мелко сидящим корням уару влага необходима для жизни;  если  осушить  ее,
растение погибнет  и  одним  источником  воды  станет  меньше.  Найл  нехотя
оторвался от чаши, однако уходить не спешил, а  все  смотрел  на  прозрачную
воду, будто впитывая ее глазами, и чувствовал, как душу заполняет прохладная
волна  восторга.  Он  вспоминал  (хотя  это  была  странная  память,  чужая,
унаследованная от дальних предков) о золотом веке, когда воды было вдосталь,
а люди ни от кого не прятались.
   Глубокое умиротворение спасло Найлу жизнь.
   Подняв голову, он  вдруг  увидел  шар,  скользящий  по  призрачно-бледной
восточной части небосклона.
   Шар двигался к нему, быстро покрывая разделяющее их расстояние в полмили.
   Найл мгновенно, не успев даже этого осознать, подавил в себе безотчетный,
слепой ужас, глубокий, как инстинкт.
   Не будь он только что так спокоен, ему ни за что не удалось бы так быстро
взять себя в руки.
   Но теперь юноша почти сразу сообразил, что его скрывает тень  гигантского
кактуса-цереуса, возносящего толстые стебли на высоту в  десяток  метров,  а
смуглое тело, вполне вероятно, было и  вовсе  неразличимо  на  фоне  темного
западного горизонта, еще не высветленного лучами солнца.
   Единственное, что могло его выдать, это инстинктивный  ужас.  А  подавить
его ох как непросто: ведь шар несся  прямо  на  него,  и  угнездившаяся  там
тварь, кто знает, может, и заметила добычу.
   Найл мельком подумал о семье - там, внизу, в пещере. Хорошо, если они все
спят.
   Между тем шар опустился ниже, завис почти над головой, и тут Найл впервые
в жизни ощутил угрозу, излучаемую пауками-смертоносцами.
   Будто чья-то чужая воля  -  непреклонная  и  враждебная ....